Доктор Томас Сас, учредитель Гражданской комиссии по правам человека

Томас Стивен Сас (англ. Thomas Stephen Szasz, урождённый Тамаш Иштван Сас, венг. Szász Tamás István; 15 апреля 1920, Будапешт — 8 сентября 2012, Нью-Йорк) — американский психиатр.

Заслуженный профессор психиатрии в отставке в Государственном университете нью-йоркского центра здравоохранения в городе Сиракьюс, штат Нью-Йорк. Пожизненный член Американской психиатрической ассоциации.

Широко известный социальный критик моральных и научных основ психиатрии и использования медицины с целью социального контроля в современном обществе.

Широко известен благодаря своим книгам «Миф душевной болезни» и «Фабрика безумия: Сравнительное исследование инквизиции и движения за душевное здоровье».

Его взгляды на недобровольные меры в психиатрии имеют классические либеральные корни и базируются на принципах, что каждый человек обладает правом самостоятельно распоряжаться собственным телом и сознанием, правом не подвергаться насилию со стороны других.

Критиковал несоциалистические и социалистические страны за использование психиатрии в интересах власти. Сас полагал, что в отношении суицида, обращения за медицинской помощью, употребления и реализации лекарственных средств, а также половых связей должны действовать принципы конфиденциальности, взаимной договорённости и отсутствия государственной юрисдикции.

В 1973 году Американская гуманистическая ассоциация присвоила Сасу почётное звание «Гуманист года».

Томас Сас о психиатрии

О детской психиатрии

• “Открытие того обстоятельства, что психические заболевания представляют собой заболевания мозга, будет означать исчезновение психиатрии и переход предмета ее исследования в неврологию.”

• “Я давно настаивал на том, что детский психиатр — один из самых опасных врагов не только детей, но и взрослых, которых заботят два наиболее хрупких и драгоценных предмета в жизни — дети и свобода.”

• Детские психологи и психиатры “отнимают у ребенка его самое ценное достояние — себя самого….”

• “Как же родители могу защитить своих детей от терапевтического государства, то есть, от альянса между государством и психиатрией? Они могут это сделать, только сами перестав быть жертвами идеи, будто то, что мешает расстроенному или непослушному ребенку — это психическое заболевание, и что так называемое психиатрическое лечение ему поможет.”

• “Империю детской психиатрии возвели на морально ущербном положении, а именно: что «подростковая делинквентность» - это заболевание, которое особым образом обучен диагностировать и лечить детский психиатр. Однако делинквентность — это не болезнь, подобно диабету. Это даже не предрасположенность, подобно компульсивности. Это просто... уничижающий статус, который приписывают плохо себя ведущему несовершеннолетнему.”

• “Общепризнанное определение детской психиатрии — это медицинская специальность, посвященная диагностике, лечению и предотвращению психических болезней, которые поражают детей. С социологической точки зрения, это светское учреждение, предназначенное для регулирования отношений в семье. С моей точки зрения — это разновидность жестокого обращения с детьми."

• «Детские психиатрические стационары, и вся практика психиатрической наркотизации детей, как в стационаре, так и вне его, представляют собой совокупность весьма новых... и крайне популярных продуктов и практик. Что-то похожее на сети быстрого питания».

• «Систематическое водворение детей в психиатрические учреждения началось в 1950-х и только в 70-х приобрело широкомасштабный характер. Сегодня в психиатрических больницах заключены сотни тысяч детей, большинство из них — даже согласно самим психиатрическим авторитетам — без всякой надобности».

• «Поскольку психические болезни, предположительно поражающие детей, вне всякого сомнения, представляют собой неправильное поведение, и поскольку ребенок-психиатрический пациент находится в куда более беспомощном положении, даже чем взрослый пациент, детская психиатрия представляет собой дважды сомнительное занятие».

• «Детскую психологию и детскую психиатрию невозможно реформировать. Их следует упразднить».

• “В терминах социальных, она создает у людей впечатление, будто поведенческие проблемы являются медицинскими и их следует решать с помощью лекарств; она налагает определенное клеймо на ребенка, и возможно, пожалуй, на семью. Она медикализует проблемы обучения и воспитания, и способна создать биологические проблемы у того, кто принимает препарат. Я не знаю, понимает ли человек с улицы, что если 30-летний мужчина несет в кармане риталин, он может отправиться за решетку на много лет. Это называется «спид». Однако именно это назначают школьникам, в отсутствие каких бы то ни было лабораторных или медицинских свидетельств тому, то они больны».

• “Никто не берется объяснить, откуда эта болезнь [СДВГ] взялась, почему 50 лет назад ее не существовало. Никто не может установить ее с применением объективных диагностических мер. Она устанавливается по жалобе учителя или жалобе родителя. Люди ссылаются на тот факт, что им не нравится неуместное поведение детей, особенно мальчиков, в школах. Диагностирование помогает успокоить родителя, успокоить школьную систему. Она предлагает им ощущение того, что они сделали что-то в отношении проблемы, и они сделали это рациональным, научным способом. Своего рода, фармакологическая магия.”

О психиатрии, как нарушении прав человека

• “Психиатрия не совершает нарушений прав человека. Она сама — нарушение прав человека.”

• “Это не наука. Это политика и экономика. Именно этим психиатрия и является: политика и экономика. Контроль поведения, но не наука, не медицина."

• “Мы имеем дело с эпидемией психиатрии. У нас нет эпидемии психических заболеваний, у нас эпидемия психиатрии.”

• “Когда мы, наконец, распознаем и открыто укажем преступников от медицины в своей среде? Или же сама возможность подобного восприятия многих из наших ведущих психиатров и психиатрических учреждений исключена те фактом, что они представляют официально «корректные» взгляды и практики? Исключена ли она потому, что именно их слушают наши юристы и законодатели, журналисты и судьи? Или она исключена потому, что они контролируют обширные финансовые средства, собранные государством за счет налогообложения граждан для финансирования отрасли, моральную приемлемость которой нам следует поставить под сомнение?”

• “Психиатрия, пожалуй, стала наиболее разрушительной силой, оказавшей влияние на общество на протяжении последних пятидесяти лет».

• “Задача, которую мы перед собой ставим — воспрепятствовать психиатрическому принуждению — это важная задача. Это благородная задача, исполняя которую, мы должны, невзирая на помехи, настаивать на своем. Наша совесть требует никак не меньшего."

• “…Вся психиатрия принудительна, потенциально или в действительности, потому что как только человек вошел в кабинет к психиатру, этот психиатр при определенных условиях получает законное право и закрепленную законом обязанность недобровольно поместить этого человека в стационар. У психиатра имеется обязанность предотвращать самоубийства и убийства. Священник, выслушивающий исповедь, такой обязанности не имеет. Адвокат и судья таких обязанностей не имеют. Никто другой в обществе не имеет такой власти, которой наделен психиатр. Это такая власть, которой его следует лишить точно также, как белых людей лишили власти порабощать чернокожих людей."

• “Они все больше и больше становятся шарлатанами, когда говорят и действуют, выступая в роли врачей. Они говорят о диагнозах, лечебных мерах и мозге и всех этих вещах, о которых они не знают ничего. Ничего. Так что они становились шарлатанами все дальше и дальше, как двести лет назад, когда они бросали людей в змеиные ямы, потому что не понимали, что они делают. И сегодня они также не понимают, что они делают."

• “Невзирая на то, что властные институциональные силы бросили свой вес в пользу традиции контролировать психиатрические проблемы в концептуальных рамках медицины, нравственный и научный вызов очевиден: нам следует переосмыслить и переформулировать проблему «психического заболевания» так, чтобы она могла быть описана морально недвусмысленной наукой о человеке. … Человеческое поведение – по сути, морально обусловленное поведение. Попытки описывать и менять его поведение без глубокого рассмотрения вопроса об этических ценностях, следовательно, изначально обречены на провал. Вот почему до тех пор, пока моральное измерение психиатрических теорий и терапий остается скрытым и неявным, и научная ценность будет весьма ограничена."

• “Наилучшая, в действительности, единственная надежда на решение проблемы «психического заболевания» заключается в ослаблении, а не укреплении власти институциональной психиатрии."

• “Наиболее важной социальной чертой институциональной психиатрии является применение силы и обмана."

О книге "Миф о душевной болезни"

• “Мои доводы ограничиваются утверждением, что психическое заболевание — это миф, функцией которого является замаскировать, и тем самым сделать более съедобной, горькую пилюлю моральных конфликтов, возникающих в отношениях между людьми."

• “Моим величайшим, непростительным грехом в Мифе душевной болезни стало привлечение общественного внимания к лингвистическим претензиям психиатрии и ее предвзятой упреждающей риторике. Ну кто станет выступать против «помощи страдающим пациентам» или «лечения поддающихся исцелению заболеваний?» Кто будет отстаивать «игнорирование больных людей» или «отказ предоставить пациентам спасительное лечение»? Отвергая этот жаргон, я настаивал на том, что психиатрические больницы подобны тюрьмам, а не больницам, недобровольная психиатрическая госпитализация – это разновидность лишения свободы, а не медицинская помощь, что принудительные психиатры выступают в роли судей и надзирателей, а не врачей и целителей; и предлагал, чтобы мы рассматривали и понимали «психические болезни» и психиатрический ответ на них в качестве предметов права и риторики, а не медицины и науки."

• “Довод о душевной болезни служит главным образом сокрытию того обыденного факта, что для большинства людей жизнь — это непрекращающаяся борьба, не за биологическое выживание, а за «место под солнцем», «мир в душе» или какую-то иную человеческую ценность. Поскольку человек осознает самого себя и мир вокруг, как только потребности поддержания тела (и, пожалуй, сбережения расы) более или менее удовлетворены, возникает проблема, что ему делать с самим собой. Последовательная приверженность мифу душевной болезни позволяет людям избегать рассмотрения этой проблемы, веруя в то, что психическое здоровье, понимаемое как отсутствие психического заболевания, автоматически обеспечивает человеку принятие правильных и безопасных решений при выборе того, как себя вести. Однако, действительности дела обстоят в другой последовательности. Именно совершение правильного выбора — это то, что позднее, в ретроспективе, другие люди рассматривают как подтверждение душевного здоровья! … наши противники — это не демоны, ведьмы, судьба или психические заболевания. У нас нет такого врага, которому можно «дать отпор», изгнать или заговорить с помощью «лечения». Что у нас есть, так это проблемы повседневного существования, будь то биологические, экономические, политические или социально психологические. В этой работе я сосредоточился только на проблемах из последней категории, а в рамках этой группы — с теми, которые связаны с нравственными ценностями. Сфера, к которой обращается современная психиатрия, весьма обширна, и я не пытался охватывать ее всю. Мои доводы ограничиваются утверждением, что психическое заболевание — это миф, функцией которого является замаскировать, и тем самым сделать более съедобной, горькую пилюлю моральных конфликтов, возникающих в отношениях между людьми.”

• “Фраза ‘Миф душевной болезни’ означает, что душевной болезни не существует. Научное понятие болезни описывает телесное недомогание, то есть материальное — структурное или функциональное — отклонение от нормы в теле, как это бывает в машине. Таково классическое, викторианское, патологическое определение заболевания, а также определение болезни, которое используют врачи и специалисты по патологиям в качестве целителей, опирающихся на науку. Мозг является органом — подобно костям, печени, почкам и так далее — и конечно же, как таковой, он может заболеть. Это лежит в сфере неврологии. Поскольку разум не является органом тела, заболеть он не может, если только не в переносном смысле — в том смысле, в котором мы говорим о «больных экономиках» или, в английском языке - «больных шутках». Это метафорический, переносный способ сообщить, что определенный вид поведения или состояние плохи, не одобряются, причиняют несчастье и так далее. Иными словами, говорить о «больном разуме» аналогично тому, чтобы говорить о «больной экономике» или «больных шутках». В случае психического заболевания, мы имеем дело с метафорическим способом выражения точки зрения, согласно которой в поведении человека, которому говорящий приписывает «болезнь», что-то не правильно.

• “Психическое заболевание, разумеется, не является вещью — или физическим объектом в буквальном смысле, и следовательно, может существовать только в том же виде, в котором существуют другие теоретические понятия... настаивая на том, что душевная болезнь не существует, я не утверждал, будто не существует заодно и тех социальных и психологических проявлений, которым этот ярлык приписывают. Они вполне реальны, точно также, как реальны были личные и социальные проблемы, с которыми люди сталкивались в Средние века. Нас интересуют именно ярлыки, которыми мы отмечаем эти проблемы, а отметив таким образом - что мы затем с ними делаем. Я не могу углубляться в детальные пояснения этой проблемы, однако стоит отметить, что демонологическая теория проблем существования породила выстраивание терапии в рамках теологии. Сегодня же верование в психическую болезнь предполагает — нет, требует — терапии в рамках медицины или психотерапии."

• “Под проблемами существования я понимаю, соответственно, ту поистине взрывную цепную реакцию, которая последовала за отпадением человека от Благодати Божьей, при вкушении плода с древа познания. Осознание человеком себя и мира вокруг себя, судя по всему, быстро разрастается, порождает за собой все увеличивающееся бремя понимания (выражение, заимствованное у Сьюзан Лэнгер, 1953). Соответственно, этого бремени следовало ожидать, и его не следует истолковывать ошибочно. Единственное разумное средство, предоставленное нам — это больше понимания, и надлежащие действия, опирающиеся на это понимание."

• “На протяжении более пятидесяти лет я настаивал на том, что психические заболевания — это поддельные заболевания (‘не-болезни’), что принудительные психиатрические отношения сродни принудительным трудовым отношениям (рабству) или принудительным половым отношениям (изнасилованию), и потратил большую часть своей профессиональной жизни, критикуя понятие психического заболевания, возражая против практик недобровольной (институциональной) психиатрии, и настаивая на упразднении ‘психиатрического рабства’ и ‘психиатрического изнасилования’.”

• “Неудивительно, что чем настойчивее я напоминал психиатрам о том, что люди, заточенные в психиатрические больницы, лишены свободы, тем ревностнее они настаивали на том, что «психические заболевания - точно такие же болезни, как любые другие заболевания», и что психиатрические учреждения — медицинские больницы в полном смысле слова. Защита психиатрическим истеблишментом их принуждений и оправданий таким образом лишь укрепила пой довод о метафорической природе душевной болезни и важности различения между принудительной и договорной психиатрией."

• “Фундаментальным фактом является то, что психического заболевания не существует... хотя в XIX веке «душевная болезнь» могла быть полезным понятием, сегодня оно не имеет научной ценности и причиняет вред обществу."

О недобровольной госпитализации

• “Недобровольная психиатрическая госпитализация сродни рабству. Улучшение стандартов этой процедуры напоминает приукрашивение плантаций. Проблема не в том, как усовершенствовать недобровольную госпитализацию. Проблема — как его упразднить."

• “На мой взгляд, недобровольная госпитализация и защита по невменяемости должны быть отменены точно также, как было отменено рабство, отменена дискриминация женщин, отменено преследование гомосексуалистов. Только после этого мы сможем изучать так называемые «психические заболевания» в качестве разновидностей поведения, как любое другое поведение».

• «Наиболее существенным лишением всеобщих и конституционных прав в отношении людей, объявленных «психически больными», является недобровольная госпитализация….”

• “На протяжении столетий недобровольные психиатрические меры рассматривалиcь как нечто, совершаемое ради пациента, а не то, что ему причиняют... все больше людей, как в психиатрической отрасли, так и в общественной жизни приходят к пониманию того, что меры недобровольного психиатрического вмешательства — это меры социального контроля. Я настаиваю на упразднении всей надобровольной психиатрии как по нравственным причинам, так и по практическим основаниям."

• “Поскольку недобровольная госпитализация приводит к утрате свободы, а также причиняет здоровью жертвы ущерб от руки медицинских преступников, чья якобы целительная функция санкционирована государством, она подразумевает куда большее поражение в правах, чем помещение в тюрьму — наказание, тщательно ограниченное конституционными гарантиями и судебными мерами предосторожности."

• “Нечестно претендовать на то, что принудительная забота о психически больном неизменно помогает ему, и что отказ от такого принуждения приравнивается к «отказу ему в лечении». Каждая социальная политика подразумевает как пользу, так и ущерб. Хотя наши идеи по поводу пользы и ущерба время от времени изменяются, история учит нас опасаться благодетелей, которые лишают благодетельствуемых свободы... Для недобровольных психиатрических мер не имеется ни оправдания, ни надобности в них….”

• “Если мы не воспрепятствуем легким процедурам недобровольной госпитализации, никогда не возникнет социального давления, необходимого для создания адекватных заведений, к примеру, для неимущих пожилых людей."

• “Добровольная психиатрическая госпитализация всегда является возможной и очень часто, в действительности, скрытой формой недобровольной психиатрической госпитализации. Пациенты зачастую попадают в психиатрическое учреждение под угрозой госпитализации недобровольно. Оказавшись внутри, они не могут добиться своего освобождения, как это могут обычные медицинские пациенты, и когда они настаивают на своем освобождении вопреки психиатрическим рекомендациям, врачи и родственники могут поместить их недобровольно».

• “Институциональная психиатрия — это продолжение Инквизиции. Все, что изменилось — это словарь и социальный стиль. Словарь согласуется с интеллектуальными ожиданиями нашего времени: это псевдомедицинский жаргон, пародирующий научные понятия. Социальный стиль согласуется с политическими ожиданиями нашего времени: это псевдолиберальное общественное движение, пародирующее идеалы свободы и разумности."

• “Психиатрическое предприятие опирается на насилие и обман. Я называю все и вся формы недобровольной психиатрии — которая в наши дни охватывает практически всю психиатрию — психиатрическим рабством. Борьба за упразднение психиатрического рабства — это благородное дело, подобно тому, как борьба за упразднение рабства была достойным делом. Нам надлежит продолжить и умножить наши усилия, до тех пор пока мы, перефразируя Вольтера, не «раздавим гадину».

• “По правде говоря, некоторые люди бывают опасны. Мы в Америке едва ли нуждаемся в напоминании об этом удручающем обстоятельстве — особенно, если мы проживаем в больших городах. Однако американский закон не предполагает, что опасность — это некое абстрактное психологическое состояние, приписываемое индивиду; вместо этого считается, что это вывод, извлеченный того факта, что человек совершил запрещенный законом насильственный поступок, ему предъявили обвинения в этом, он представал по ним перед судом и его признали виновным. В этом случае он подлежит наказанию, а не «лечению», в тюрьме, а не в больнице."

• “Чтобы достичь цели упразднения недобровольной психиатрии, нам предстоит также признать, что так называемые психиатрические диагнозы, госпитализации и лечебные меры, за которыми клиенты не обращаются недвусмысленно сами для самих себя, являются принудительными.”

• “Что станет с психиатрией, если упразднить недобровольную психиатрическую диагностику, госпитализации и лечебные меры? В принципе, психиатрия станет подобна любой другой медицинской специальности, такой как дерматология или офтальмология — которые практикуются исключительно для добровольных клиентов. В более общем плане, она станет подобна другим профессиям, таким как бухгалтерия или архитектура, с достижением договоренности о продаже определенных услуг и продуктов осведомленным о них покупателям. На практике, психиатрии предстоит затем выявить и определить, поскольку это до сих пор не делалось, услуги, которые она предлагает на продажу. Ясно, что такие изменения станут приговором той психиатрии, которую мы знаем сейчас."