Гражданская комиссия по правам человека
НАБЛЮДАТЕЛЬ В СФЕРЕ ДУШЕВНОГО ЗДОРОВЬЯ
Hello world!
18+
ГРАЖДАНСКАЯ КОМИССИЯ
ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
Мы используем cookie на нашем сайте. Если вы продолжите навигацию по сайту, это значит, что вы с этим согласны.
OK

Орудия пытки

Отрывок из рукописи, не вошедший в окончательный вариант книги Виктора Давыдова «Девятый круг».

(В книге «Девятый круг» диссидента и бывшего заключенного специальных психиатрических тюрем МВД (СПБ) Виктора Давыдова рассказывается об условиях содержания в этих секретных учреждениях, где обвиненные в уголовных и политических преступлениях подвергались систематическим пыткам с использованием нейролептиков. Сегодня эти же тюрьмы существуют под названием Стационар с интенсивным наблюдением (СТИН)).

А теперь я поведу вас, читатель, в путешествие по кругам ада. Это круги карательной психиатрии. Самостоятельной науки, стоящей на стыке медицины, фармакологии, уголовного права и доведенного до пафоса садизма.

Не надо сравнивать ее с грязным ремеслом подвальных палачей. Нет, здесь не вышибают зубы, не дробят кости, не прижигают тело сигаретами, даже не применяют вполне «цивилизованную» пытку электрическим током.

Здесь задачи сложнее. Сюда попадают самые неисправимые -- прошедшие по восемь кругов лагерного ада уголовники и политические преступники. Их нужно надолго вперед сделать для государства безопасными -- любой ценой. Им уже ломали ребра, их морили голодом, и гноили по карцерам – ничего не помогло. Теперь нужно сделать с ними нечто такое, что должно оставить в их психике кровоточащий рубец на всю жизнь.

Карательная психиатрия -- наука прикладная, теоретических исследований по ней не велось, все делалось методом проб и ошибок. Она и пользуется препаратами, которые получает от классической фармакологии, эти препараты – суть пыточной психиатрии и ее философский камень.

Взглянем на вполне респектабельный «Справочник лекарственных средств» Машковского. Систематический перечень, методичное перечисление: химический состав, показания к применению, дозировка, побочные эффекты и т.д.

Вот старейший препарат – настолько старый, что его производство освоили еще в СССР -- аминазин. Аминазин средство самое «популярное», с него начиналась пыточная психиатрия в 1960е годы, и без него, наверное, не стояла бы ни одна СПБ – а сегодня не стоит ни один СТИН. В некоторых странах ЕС его применение прекращено еще с середины 1990-х годов из-за токсичности – но это по поговорке «Что немцу смерть…»

Аминазин оказывает седативный эффект, то есть успокаивающий. В течение получаса после приема таблеток пациент становится вялым, апатичным, первые недели курса обязательно спит. Однако не спешите определять аминазин обычным снотворным. Проходят дни, недели и месяцы – в СТИНах и психинтернатах пациенты вынуждены пить аминазин годами -- и психический эффект нейролептика проявляет себя все явственней и необратимей. Апатия становится нормальным состоянием, все происходящее воспринимается отстраненно -- как в дымке и как бы не с самим собой, мысли делаются вязкими и тяжелыми, думать не хочется, не хочется ни читать, ни разговаривать. Не хочется ничего.

Не хочется ходить даже на прогулку, да и отдышка, после пары шагов – головокружение. Каким бы подвижным заключенный ранее ни был, теперь он все больше лежит на кровати и много ест. Подбираются и другие последствия аминазина. Олег Соловьев описывал происходившее с ним в Черняховской СПБ в 1970 году:

Мне продолжали давать аминазин. Однажды утром в туалете я потерял сознание, упал, было что-то типа эпилептического припадка. Вызвали сестру, но она, увидев, махнула рукой: «А, аминазиновая реакция!». Припадки случались еще несколько раз, также отмечался тремор (дрожание) левой руки 1.

Однако это еще не вся история про аминазин. Кирпично-красный цвет этих шариков - не сам аминазин, а нейтральное покрытие, придуманное для защиты пищевода. Раскусишь его и чувствуешь едкий горький вкус самого препарата, сразу немеют язык и губы. И вот горсти аминазина, килограммы и килограммы, ссыпаемые в желудок заключенного месяцами, наконец, делают свое дело. Появляется неуходящая изжога, а потом и частый спутник аминазинового лечения -- язва желудка.

Чтобы избежать вредного воздействия аминазина на желудок, медицина советует делать внутримышечные инъекции, и в СПБ их делали направо и налево. Только из других резонов: ради спасения зэковского желудка медсестра со шприцами возиться не будет. Инъекции отвечают главным задачам пыточной психиатрии: гарантировать, что зэку не избежать наказания, что он сможет аминазиновые шарики закосить и не пить. И действие химиката куда сильнее.

Юрию Ветохину в Днепропетровске делали уколы лошадиными дозами в 12 мл. Он вспоминает:

Самочувствие мое день ото дня все больше ухудшалось. Конечно, ни на одну прогулку я не ходил. Я спал круглые сутки. Едва только я вставал с койки, у меня начинала кружиться голова, подступала тошнота и нередко начинался обморок ... С каждым днем мне становилось все хуже. Мой организм был отравлен аминазином. Кроме обмороков и головокружений начались боли в сердце. Я чувствовал, что умираю, но мне было все равно. Я хотел только одного: чтобы меня никто не трогал. Я бы так и лежал и лежал и лежал ... Если бы было можно не подниматься по всякой команде и санитары не принуждали бы к этому пинками и ударами, я бы не ходил ни в туалет, ни на обед, ни на ужин ...2. |

Однако и это еще не все. Сам укол довольно болезнен, у меня было ощущение как будто бы вводят взвесь с мелкими осколками битого стекла. Машковский также отмечает, что при курсах аминазиновых иньекций образуются твердые инфильтраты, которые могут перейти в абсцесс. Вот это уже звучит серьезно, и вызывает у адептов пыточной науки здоровый энтузиазм. Всего 3-4 укола аминазина в ягодицу – и колоть уже больше нельзя, надо брать самую крепкую иглу и, как шилом, протыкать ею инфильтрат, всаживая жидкость все глубже.

Евгений Николаев вспоминает свой курс аминазиновых инъекций (пусть он находился и в обычной московской психбольнице):

Мягкие ткани через 2-3 дня стали от уколов твердыми, каждый укол приносил нестерпимую боль. Все время хотелось пить и спать, во рту ощущалась непрекращаюшаяся сухость. Перед глазами стояли все время цветные круги. После каждого укола состояние ухудшалось еще более... 3.

А вот как проходило аминазиновое «лечение» Юрия Белова в Сычевке:

И снова - большие дозы аминазин. Пытка усиливается тем, что через 7-8 дней Зеленеев [врач. - В.Д.] внезапно прерывает курс уколов, а через 3-4 дня возобновляет. И снова - перерыв, и снова - уколы. Три месяца "лечения" не проходят бесследно: острое воспаление почек, анурия, сердечные приступы, гипотонический криз 4.

* * *

Аминазин всем хорош, но один недостаток серьезно мешает использовать его в пыточной психиатрии универсально. Машковский указывает, что препарат этот легко вырабатывает резистентность. У кого через пару месяцев, у кого через полгода, но рано или поздно эффект его начинает слабеть, и вот уже некогда сонный, как зимняя муха, зэк начинает ходить, разговаривать, берется читать (!) или писать письма (!!).

И сколько ни увеличивай дозу, перекрывая машковский максимум хоть вдвое, ничего уже не действует, и как будто бы это не аминазин вообще, а витамин С. Посему в годы, когда аминазин был единственным нейролептиком, это мало облегчало задачу психиатров по устрашению особо опасных, заставляло их закатывать зэков в мокрые простыни и много бить.

Такими были СПБ в патриархальный период начала 1960-х годов, когда сидел Владимир Буковский. Наблюдая как визжат и стонут зэки, скрученные простыней-жгутом, Буковский не мог догадаться, что где-то далеко, в других странах, уже идет научная работа по получению нового медикамента, схожего с аминазином по образу действия, однако гораздо сильнее.

Тизерцин – белые овальные таблетки, похожие больше на дешевые детские конфетки. В СПБ применяли тизерцин венгерский, иного в СССР и не было. Действие то же, что и аминазина - седативное, но по сравнению с аминазином тизерцин примерно в четыре раза сильнее. Значительный плюс -- минимальная резистентность, и без снижения эффекта тизерцин можно применять годами. Машковский требует при курсах тизерцина ежедневно мерить пациентам давление. Но кто же будет заниматься этим в СПБ? Подумаешь, если кто-то свалится от тизерцина в обморок - откачают.

Член Литовской Хельсинской группы Альгирдас Статкявичюс в Черняховской СПБ терял сознание трижды. Ему везло, и все три раза он падал на деревянный пол, повредил себе голову и руку, но остался жив 5. Сосед его по койке Тумаков был не столь везучим и упал в туалете на бетон. Произошло кровоизлияние в мозг, он потерял зрение на оба глаза. Через два дня Тумаков скончался.

На меня уже с малых доз тизерцина по утрам нападало какое-то странное состояние, сравнимое с параличом – тяжелое тело ни в одном члене своем не слушалось и не двигало ни мускулом. Так с закрытыми глазами лежал я по часу, слыша через звон в ушах все вокруг, но не в силах пошевелить и пальцем. Медицина дала этому свое название -- дискинезия, обездвиженность.

В 1977 году в Казанской СПБ политзаключенному Борису Евдокимову от уколов тизерцина было так плохо, что он тоже не мог вставать по утрам. Евдокимову было 54 года, и шел шестой год его мытарств по разным СПБ. К тому времени он уже страдал ишемической болезнью сердца с частыми приступами сердечной астмы, диабетом, бронхиальной астмой.

По утрам медсестра впихивала Евдокимову в рот таблетку теофедрина, и с теофедрина он кое-как начинал двигаться, а курс уколов не прерывался ни на день 6.

Примерно так же «лечили» в Днепропетровской СПБ Александра Шатравку:

Тело превратилось в какую-то ослабевшую, неповинующуюся массу. Голова ничего не соображала, рот и нос так пересохли, что трудно даже было выговорить слово, хотелось пить ... Кое-как сел на край кровати и попытался встать, но не тут-то было. В глазах потемнело, и темнота перешла в черноту, унося меня в какую-то бездну ... Нейролептик совершенно притупил и мышление и круг интересов. Начались провалы в памяти. Однажды, проснувшись утром, я поймал себя на том, что никак не могу вспомнить, с какой стороны должно всходить солнце: с запада или с востока7.

Или «лечение» тизерцином в том же Днепропетровске Юрия Ветохина:
Тизерцин действовал как сильное снотворное. Я заснул, едва дойдя до койки и проснулся по подъему с большим трудом, чувствуя себя больным. По пути в туалет мне сделалось плохо, и я потерял сознание. Очнулся я в сестринской. Сестра замеряла мое кровяное давление.

- Пятьдесят на тридцать,- сказала она дежурному врачу, стоящему рядом.

- Сделайте ему укол кофеина и укол кордиамина,- распорядился врач ...

Вечером мне сперва сделали укол кофеина, а затем - укол тизерцина. Утром - тоже два укола. ... Через несколько дней дозу тизерцина мне еще увеличили. Ночью у меня случился сердечный приступ. Через день я потерял сознание в туалете и упал на деревянный настил. Счастье мое, что не на цементный пол ...8

После второго обморока Ветохина осмотрел врач-терапевт, поставил диагноз «Стенокардия» и приписал какие-то таблетки, но уколы тизерцина продолжились. «Год прошел у меня в кошмарном тизерциновом сне», -- вспоминает Ветохин.

Однако пыточная психиатрия была бы примитивным ремеслом, если б остановилась на аминазине-тизерцине и препаратах седативного действия. Это было только началом, трогательными предутренними сумерками науки. После классического аминазина в ее владение попали препараты совершенно иного типа действия.

Теперь в силах психиатров стало не только превращать зеков в апатичных идиотов, но и бросать их в бездонную пропасть искусственно вызываемого безумия.

По эффекту трифтазин в некотором смысле – противоположность аминазину. Трифтазин вызывает беспокойство, от него начинается бессонница. Действовать он начинает исподтишка. Проходит полчаса-час после приема и вдруг появляется ощущение некого смутного неудобства. Вроде того, какое бывает, когда человек засидится или залежится - хочется потянуться, подвигаться.

Заключенный пробует пройтись, неудобство проходит, но стоит только сесть, как оно снова откуда-то проникает изнутри, и снова надо вставать и ходить. Ощущение усиливается с увеличением дозы и со временем, через неделю жертве уже не простоять спокойно и трех секунд. Нет сил, но и нельзя остановиться, и надо ходить, ходить, ходить, пока не закружится голова и не упадешь на кровать в кратковременное забытье. Медицинское название всего этого – акатизия.

Вот ощущения, описанные Шатравкой:

Вначале человек испытывает ощущение непонятной неусидчивости. Сядешь - вдруг хочется встать. Пойдешь - вдруг хочется остановиться или прилечь. Ляжешь - тоже долго не улежишь. Срываешься с койки и начинаешь носиться по палате неизвестно зачем. И так до полного изнеможения… Взгляд ни на чем не может остановиться, мысль не может принять какую-то конкретную форму. даже свидание с родственниками становится в тягость. Полностью пропадает аппетит. … Мир становится пустым и ненужным. В душу вселяется непонятный и ничем не мотивированный страх. Состояние жуткое и трудно поддается описанию9.

Проходит несколько недель на трифтазине, думать все труднее. Из памяти вымываются абстрактные понятия, остаются лишь названия предметов. Невозможно читать газеты, стихи распадаются на бессмысленные слова.

Политзаключенному Анатолию Авакову пришлось выпить свою первую таблетку трифтазина в день прибытия в Благовещенскую СПБ в 1977 году – и последнюю в день освобождения в 1981 году, все четыре с половиной года он пил их без перерыва. Что должно происходить с мозгом у таких людей?

* * *

Однако, каким бы трифтазин ни был страшным по действию, если вы упомяните о нем бывшему заключенному, он даже и не поморщиться, это для него будет звучать как «алка-зельцер». А вот стоит произнести слово «мажептил» то увидите уже не поддавшуюся контролю болезненную гримасу. Трифтазин считается «легким» наказанием, считается, что заключенному «повезло», если он был на трифтазине, но мажептил – настоящая кара. По типу действия сходный с трифтазином, он несравненно сильнее по побочным эффектам.

Мажептил не просто вызывает неусидчивость, но еще и ослабляет все тело. Нужно ходить, двигаться, а сил нет. И ни секунды, ни секунды несчастной жертве не дано покоя, и даже стоя на месте, жертва невольно против силы своей переступает с ноги на ногу, двигает руками –как будто танцует. Так мы и звали несчастных – «танцорами».

Вот ощущения Ветохина:

После укола мажептила у меня в глазах появились какие-то черные точки. Я шел по коридору и черные точки рисовались по всему полу. Потом пришло недомогание, сонливость, слабость и еще что-то неприятное, что я не мог объяснить 10.

Евгений Николаев получал «коктейль» из мажептила, трифтазина, тизерцина – всего более двадцати таблеток в день.

Я вернулся в постель, лег. Заснул, если это можно было назвать сном. Глубокого и хорошего сна, снимающего усталость, не было. Было просто забытье, сквозь которое слышались и шарканье ног, и крики больных, и разговор персонала. Утром следующего дня за завтраком я вдруг обнаружил, что не могу жевать: челюсти не двигались. Чтобы поесть, пришлось изрядно потрудиться. Ощущение сонливости и сухости во рту не проходило... К уже описанным ранее симптомам ... добавилось ощущение неусидчивости. Я не мог найти себе места. Сижу. Хочется встать и ходить. Встал и пошел. Не могу ходить. Хочется сидеть. Сел. Опять не могу ... 11

* * *

Однако и мажептил еще не предел карательной психиатрии. Были препараты, уносившие заключенных сразу в самый последний девятый круг ада. Квинтэссенцией и философским камнем пыточной науки был галоперидол. Его назначали за самые серьезные проступки, самым опасным, особенно часто – политическим. Галоперидол назначали и тогда, когда нужно было убить.

От галоперидола тоже начиналась неусидчивость, и в путанный клубок смешивались мысли в голове, но кроме этого в девяти случаях из десяти галоперидол вызывал еще и самые тяжелые «экстрапирамидные расстройства» -- их полный букет.

Вот бродит по проходу между койками человек, только что получивший горсть мелких белых таблеток галоперидола, его гоняет неусидчивость, глаза остекленели. Вдруг замечаешь, как непроизвольно у него отходит вниз челюсть, он возвращает ее обратно, пока это еще удается, но она отпадает все дальше, и уже мускулы не справляются с напряжением. Рот разверзается все больше и больше, человек пытается вправить челюсть руками, но тщетно – в выпученных глазах его ужас. Спазм не проходит и челюстные мышцы растягиваются на всю возможную длину, причиняя невыразимую боль.

Тут же начинается другой спазм и глазные яблоки закатываются вверх, заходят под самые надбровья, и дальше закрутило уже все тело. Вздергивается вверх голова, скрючивает пальцы, ступни подгибаются внутрь. Несчастный падает на пол, мычит и стонет, бьется, как раненое животное. Его позвоночник выгибается вперед (в медицине это называется опистонус).

Спазм может напасть и на мускулы челюсти и пищевода (медицинское название – дисфагия, тризм). В 1976 году в Казанской СПБ Валерий Янин уже не мог есть, его кормили через шланг – и честно через шланг же вливали с водой таблетки. В Днепровской СПБ в таких случаях для простоты делали уколы, а кормили еще оригинальное. Вот как описывает это Ветохин:

Санитар взял с подноса ... миску супа, поднял ее и опрокинул на ту часть лица Савченко [заключенного - В.Д.], где ориентировочно находился его рот. Я уже не говорю, горячо было больному или не горячо. В рот попала только незначительная часть супа. Остальное полилось за ворот рубахи и на пол. Но Савченко не сделал ни одного глотательного движения. Он не мог глотать 12.

Круги бороздят и самый последний круг ада. В лучшем случае можно было получать галоперидол 5 миллиграммовыми таблетками – нет-нет, да удастся хоть пару из них припрятать. Куда труднее управиться с каплями, их как правило, приходилось проглатывать в стаканчике воды. В каплях получал галоперидол Леонид Плющ в Днепропетровской СПБ. Вот каким увидела его жена, приехавшая в СПБ на свидание:

Когда в комнату для свиданий ввели Леонида Ивановича, его невозможно было узнать. В глазах боль и тоска, говорит с трудом, с перерывами, часто откидывается на спинку стула в поисках опоры. Видно, как он сдерживается, временами закрывает глаза, стараясь вести разговор, отвечать на вопросы. Но вот внутренние силы истощились, кончились. Леонид Иванович начал задыхаться, его начало ломать, лицо исказилось судорогой, стало сводить руки и ноги. Он то судорожно вытягивался, напрягаясь всем телом, то бессильно падал на стол. Было заметно, что временами он теряет слух13.

И хуже таблеток и капель -- уколы. Это идет прямо в кровь, и маленький двух-кубовый шприц заключает в себе сутки мучения, а будет еще за эти сутки один-два укола. Такой укол назначают откровенно карательными целями. Он скручивает мгновенно спазмом все конечности и надолго.

* * *

Не надейтесь, читатель, что близок уже конец этому списку пыточных средств. Увы, нам еще рано покидать этот ад. Где-то там же в девятом круге рядом со рвом галоперидола –глубокий ров модитен-депо. По названию, этот препарат французский, также достоверно известно, что дорогой. Уже название это вызывало парализующий ужас. Можно спорить, боялись ли заключенные модитен-депо больше галоперидола, но явно, больше, чем смерти. Сегодня модитен-депо легко колют и заключенным СИЗО – за непокорность и жалобы, там его называют «Мадам Депо».

Главное достоинство модитен-депо – его феноменальная пролонгированность: действие одного укола длится как минимум неделю. Машковский так и советует его делать – раз в неделю. Однако советы Машковского к карательной медицине не относятся, и в СПБ делали два укола модитен-депо в неделю. Модитен-депо меньше замораживал, и от этого из-за него случалось больше попыток самоубийства, чем под галоперидолом.

Хотя и хорошей дозы галоперидола было достаточно, чтобы начинали резать вены и вешаться. Почти у меня на глазах с разбега впечатал голову в стальную дверь отделения заключенный по кличке Цыган (цыганом он не был, но лицом был смугл). Цыган получал дозу в 70 миллиграммов галоперидола, его постоянно трясло и временами скручивало судорогой. Он выжил – так разбить себе голову человек не может, она крепче. После этого его только привязали и кололи аминазином – снова с галоперидолом.

Опубликовано с разрешения автора.

1 Континент, номер 18, с.252, 1978

2 Ветохин, Склонен к побегу, 1983, б/м, с.203-204

3 Николаев, Предавшие Гиппократа, Лондон, 1983, с.51-52

4 Белов, Размышление не только о Сычевке, Франкфурт-на-Майне, 1980, с.51

5 Философ Статкявичюс, которого в СССР «награждали» аминазином, в независимой Литве был награжден президентским орденом Крест Витаса.

6 Евдокимова «лечили» успешно, но зря: не протянув и пяти месяцев после освобождения, он умер.

7 Шатравка, с.296-297

8 Ветохин с.303-304

9 Шатравка, с.158

10 Ветохин, с.283

11 Николаев, с.28-29

12 Ветохин, с.353

13 История болезни Леонида Плюща., сост. Татьяна Ходорович., Амстердам, изд. Фонда им. Герцена, 1974, с.102